А мог, заставив терпеть, умолять, выслушивать шиканье очереди, помиловать и небрежно мотнуть го- ловой: ладно уж. Ты — тут, а я — там, понимаешь? Лейтенант отвернулся с ней, побурчал в ра- цию, послушал, что ему в ответ побурчали; Илья стоял молча, не спорил. Но слух от нее лучше становится. Перспектива была дымной, и в дымке при- ехавшим людям брезжили дворцы, замки и высотки. А мать будет сидеть углом к нему за их полуметровым столи- ком — и реветь, небось. И Москва, в которую его выпустили, не была похожа на ту, из которой его за- бирали. Так, еще раз. Заработал стробоскоп, нарезая телевизионную картинку реаль- ности на рваные монохромные кадры хроники. На «Красном Октябре», где раньше шоколадная фабрика была. Он не хотел обвинять ее ни в чем, он решил давно, что про- щает ее.
ТРЕБОВАНИЯ. К ОФОРМЛЕНИЮ. НАУЧНЫХ СТАТЕЙ,. НАПРАВЛЯЕМЫХ. В «ОНВ». О содержании. В зак- лючительной части статьи необходимо отразить новиз-. Борисова С.А. Испытание изоляцией: эффективность работы Минусинского музея им. Н.М. Мартьянова в условиях пандемии COVID
Пусть это не ты там как будто. Чтобы можно было чокаясь пить. Доучиваться пойти. Илья толкнул дверь. Там Вера еще, интересно? Поэтому он спорил с Верой воображаемой — еще пять лет. Двор сложен из хрущевок: бурый кирпич, белые рамы.
Нужно было нырнуть в танцующую толпу, в хмель, нахлебаться радости до тошноты, и завтракать в семь утра с гулкой и звонкой го- ловой в каком-нибудь «Кофехаузе», и криком шептать друг другу банальные прозрения, пьяные откровения. Над гаражами колючка натянута: там сзади — территория железно- дорожного депо, в честь которого и улица. Я не просила тебя тогда. Столько лет вдалбливали ему в голову свои буквы и цифры Мы же с ней позавчера как раз говорили Зачем тратиться на чебурек, когда скоро ма- мины щи горячие? Ты в Москве? Прощание с ней начиналось маленьким унижением на фейс- контроле. Правда, женская, зато олим- пийская! Как они его узнали?
Почему так с ним?! Но трубка уже оглохла. Зал белозубо хохотал. Подарок от никого. Так, еще раз. Надо ведь забрать бу- дет.
Лучший вид в городе. Она его, конечно, к себе устроила, хотя рядом с домом — во дво- рах — была другая школа, четвертая. Минут через сорок наконец и вправду стал проходить спазм. Только не надо все это на меня вешать, ясно? И себя лучше слышно, и другого чело- века — как бы он со своим трезвым умом не прятал от тебя свои чувства за словами. И русский как ино- странный!
В Верином голосе слышен был страх. Минут через сорок наконец и вправду стал проходить спазм. Сдал я этот злоебучий синтаксис! Посмо- трел на Верины веснушки, на ее витые рыжие волосы-проволочки, в ее светлые глаза. Постель смята, матрас съехал. Он потряс тяжелой головой. Верней, не мог ей сказать, что так надо — и ради чего. Может, Серега тоже уехал — с Московской в Москву? Тетки крашеные крашеными ногтями, раскосые гастарбайтеры — мозолями, школьники своими пальчика- ми-спичками, все разгребают в экранах что-то, у всех какая-то вну- три стеклышек другая более настоящая и интересная жизнь. Одиночеством, упрямством, подступающей ста- ростью. Не филфак, не МГУ, так другое что-нибудь.
Переминались в очередях ним- фетки в мини, пыжились их пажи. Поэтому важно было сейчас оказаться им в этом поезде, который обоих их вез бы в одном направлении. Не в глаза и не в пол. Лейтенант своим пузом, своей пятнистой грудиной, своей харей замещал всю Москву. Запали щеки. Да нет там Веры, наверное. Странно, что дом нельзя было запереть.
Я сразу давай в «скорую» звонить! Когда приходилось в колонии терпеть — думал об этом подъезде, об этом домофоне. Это не самое еще такое, к чему там привыкать пришлось. А Илья пока не мог взять- ся за ручку. Их квартира была — пятьдесят метров, как у людей. Славно было оглохнуть!
Бомжи трудно говорили о жизни в своей параллельной вселенной. Репертуар: «Ваал», «Пришел мужчина к женщине», «Пять вечеров». А я на зоне. Навка-то за этого выскочила, с усами, ну? Он что такого сделал, чтобы с ним — так?! А то я звоню Несмотря на ледяную соль, на скамейках дежурили мамоч- ки с колясками, питали младенцев кислородом. Один туда узенький заход с улицы, а больше окопного нутра ниоткуда не видно.
Тут же нашлись и сокурсники — радостные, искренние. Прошел памятник самой Батарее, которая Лобню обороняла во время войны: постамент с древней зениткой, установленный как буд- то в обложенный гранитом огромный окоп. Она была взаправду и навсегда. Посчитал неспешно, потер лоб; губы поползли в стороны, вверх. Ты не помнишь, как ты тогда А Вера отвела его ладонь, и в искупление этого сцепилась с ним пальцами.
Слушал и плыл. По голове пригнутой? Я бы с Лавровым лично. Гудок был. Илья поднял крышку. Хлеба туда сухого покрошить, как в детстве, как дед показывал. Хотя Вера туда фотографий почти не выкладывала, одни ссылки на клипы какие-то, на личностные тесты, на бессмысленную дрянь. А пока Илья си- дел, сделали и басурманский интернет, и для стариков свой ка- кой-то, и для молокососов. Как будто это не Серега сидел на краю крыши, а Илья. Илье приходилось выторговывать себе секунды звонков и минуты во. Она его, конечно, к себе устроила, хотя рядом с домом — во дво- рах — была другая школа, четвертая. Большего от пацана требовать нельзя и не имеет смысла.
Он тут же застыл послушно. Они для того только за языками и литературой в филологию идут, чтобы из книж- ного шелка и романо-германского придыхания наткать серебристой паутины женских чар. Илья запоминал слова. А Илья — с ними? Приятного вечера.
Электричка въезжала на тот самый Савеловский. Но хорошие случайности все другим доставались. Хлеба туда сухого покрошить, как в детстве, как дед показывал. Потому что телефон со всем нераспечатанным у него изъяли и приобщили к делу. Точка один. В конце альбома шел уже просто Илья. Как же это могло случиться? Узнали бы точно. Голые березы шестиэтажные. И хотела, чтоб Илья ей сказал: шутка. В десятом классе, в апреле, он сюда Веру пригласил. В Москву. В глотку. Вера подышала.
Приятного вечера. Без матери он назад попасть не мог. Ну и что! В конце альбома шел уже просто Илья. Надолго ли ее хватит? Большой палец сам сплясал на кнопках джигу, Илье оставалось только на него смотреть. Тут с Се- регой курили обычно после школы, а рядом бомжи травились вод- кой с нечеткими этикетками. Воображаемая Вера всегда ускользала. Тут же нашлись и сокурсники — радостные, искренние. Дождем промоют нутро, слепят в комки дорожную пыль, сваляют из тополиного снега грязную вату, и снова — парить. Всюду менты. Висела и выедала глаза дымом, до слез. В какую?
Борисова С.А. Испытание изоляцией: эффективность работы Минусинского музея им. Н.М. Мартьянова в условиях пандемии COVID The R.P. Adams engineering department has recently acquired a new and exciting software package, SolidWorks Flow Simulation.
Сунул руки в карманы, нахохлился, заспешил дальше. Илья думал, пацаны с курса проведут его — но они не дожда- лись, написали эсэмэску: встретимся внутри. А ты со мной! Приехал бы на полгода раньше! Какой «Инфинити» он себе купил. На его ангары, на брошенные вагончики и игрушечные локомотивчики. Я больше не могу разговаривать.
Электрички поменялись сильно. В нем самые яркие наши воспоминания: мы храним свой смех в фотографиях и минуты счастья — в видео. В почте — наставления от матери и деловая подноготная. Репертуар: «Ваал», «Пришел мужчина к женщине», «Пять вечеров». Телефон стал для души резервным хранилищем. Само собой так получалось. Диван полосатый, продавленный. Показывали в окне Россию, которая от самого Соликамска вот вся такая была: елки, снег, столбы, потом прогалина с пришибленными избами, потом вокзал с силикатными авитами- нозными двухэтажками, и опять — елок миллион густо и непрохо- димо натыкано вдоль путей — как колючкой обвито, не продерешь- ся.
Купить Лирика капсулы 300 мг Савёловский телеграм бот Просто увидеться? Соседка сначала разглядела его в дверной глазок. Вместо этого на- зойливо, как сигаретный дым, который рукой не разогнать, висела перед глазами картина из «Рая». В реанимации? Чего волноваться? И хотела, чтоб Илья ей сказал: шутка. Раньше смартфоны были только у продвинутых, у молодых.
Ледовое шоу, — говори- ла одна ухайдоканная тетка другой. Меня выпустили. Он не хотел обвинять ее ни в чем, он решил давно, что про- щает ее. Чокнулся с Депо. В ней все было возможно. Столько не виделись. Только не надо все это на меня вешать, ясно? Картинки, видео, текст. Илья повернулся к своей двери. Протолкнул в глотку. Горячие, целовались по углам, постанывали в ненадежно за- пертых кабинках. Она не наркоман! Но хорошие случайности все другим доставались. Занавеска пузырилась от сквозняка.
Столько не виделись. Со сметанкой. Я что, терпила?! К «Превращению». Все говорили, никто не слышал.
Листнули на прописку, цыкнули. Туда удобнее было бы, ближе: до восьмой детскими шагами полчаса. Под фонарями порхали мо- тыльки, железнодорожный бриз гладил щеки прохладной рукой, веяло мазутом и копчеными рельсами, проходившие мимо товар- няки старались попасть стуком своих колес в бит «Касты», которую они с Верой слушали на двоих через одни наушники, и хорошо было, что Вера не могла отойти от Ильи дальше, чем проводок пускал. Им верить в него без надобности. В ней раньше просто было нарваться на эту сталь: будто треска- ешь сочную котлету и вдруг, не рассчитав, вилку со всей дури куса- ешь, до звезд в глазах. Вернешься, и мы уж все наладим. Она втянула в себя с треском всю сигаретку. Мать из школы уже ушла. Со сметанкой. Еще набрал. И если вдруг одна из них отвечала Илье на его взгляд своим взглядом, то он за эту ее блесну цеплялся, и она рвала и тащила его в свой противоток — за собой, на поверхность.
Прикурила одну от другой. Клуб был чем-то обратным от земной жизни; может, и раем, а что? Может, Серега тоже уехал — с Московской в Москву? Но слух от нее лучше становится. Вперед и вверх они глядели ре- шительно, многие взбирались по ступеням, не могли дотерпеть пол- минуты: наверху безотлагательные дела. У меня ребенок будет. И редкие мальчики с потока для них — первые мушки, даром что балованные: такая школа злей и вернее. Москва и сама была от себя пьяная, и всех своим хмелем угощала. Нажал: ноль, один, один. Мать не подходит что-то.
В клубе. Больше того, радовались, что прошли, как сданному экзамену: честно заслужили угар. В Депо откуда-то приходили и тут оканчивались ржавые рельсы: это был тупик. Поднял палец к кнопкам домофона. Зал белозубо хохотал. Жизнь всегда на сегодняшнем обрывается. Шел «Камеди». Окно показывало смазанные ели, белый шум ноябрьской пурги; телеграфные столбы мельтешили, как поползшие рамки кадра в черно-белом кино. Если и на кухне нет, тогда вообще нигде нет. Всюду менты. Он взял трубку — просто послушать, есть гудок? Как мать своим коллегам его посадку объясняла? Когда никто не смотрит, не стыдно.
И Москва, в которую его выпустили, не была похожа на ту, из которой его за- бирали. Тетя Ира выдала ему тонкую белую сигарету с золотым ободком. Еще приложился. В Лобне погода была другая. Свернул на Батарейную. В больницу увезли, да? Ты правда вышел?
Чтобы можно было чокаясь пить. Луч- шие годы! Странно, что дом нельзя было запереть. В мясной шла. Точка один. Положил себе половником сваренных матерью стылых щей, как было, греть не стал. Он ступал по Москве осторожно, чтобы она от слишком широких взмахов и слишком уверенных шагов и в самом деле не оказалась бы сном и не рассеялась бы; чтобы не очнуться от нее в масляной серой тюремной хате, в зябкой духоте, среди шконок и тычущихся в тупик жизней, в запахе носков и вечном страхе ошибиться. А девушке такая близорукость невообразима. Приехать он в Москву приехал, но попасть еще не попал. Москва и сама была от себя пьяная, и всех своим хмелем угощала. Но попробовать нужно обязательно!]
Вернулся домой: все-таки тупик. Это нужно было Илье, и нужно Вере. Слушал и плыл. Ничего бы он мне не сделал тогда. Он взял трубку — просто послушать, есть гудок? Они у тебя отобрали столько лет, но ты все еще молодой.